Павел проваливался в сон.

— Капитан должен узнать о том, что здесь происходит, — заявил один из копателей.

Второй покрепче ухватил кирку, ударил по угольной породе, стряхнул пот со лба и спросил:

— А ты думаешь он не знает?

— Конечно, не знает, — заявил копатель. — Это его подчинённые не докладывают ему всей правды. Капитан должен узнать о том, что здесь творится, тогда он придёт и спасёт нас.

Павел успел подслушать этот небольшой отрывок разговора и поспешил удалиться. Его тело ужасно болело, но уголь сам себя не соберёт и не добудет, а значит его рабочий день закончится ещё не скоро.

Исхудавший Павел сновал меж угольных куч со своей тачкой, которая ему досталась от Деда Парфения, пока не наткнулся на человечье тело. Музыканту еле-еле хватило сил, чтобы взвалить человека на тачку в одиночку. Он не был тяжёлым, тяжёлым среди заключённых никто не был. Просто Павел был невероятно слаб. Он вроде как совсем недавно проснулся, но ни бодрости, ничего подобного не чувствовал. Если ему что-то и добавляло бодрости, так это только удары дубинок и кнутов по спине.

Скрипач поспешил вывалить тело к горе трупов, чтобы не получить очередной заряд бодрости.

А пока Паша занимался делом и собирал уголь, он вглядывался в людские лица. Не для того, чтобы кого-то найти, нет, просто вглядывался. И пока он на них смотрел, кое-что понял. Лица людей в этом месте, да и в самом Городе всегда были похожи на что-то, но он никак не мог понять на что. А теперь понял:

Лица этих людей ужасно похожи на ворота тюрьмы.

Крякнул граммофон и зазвенело в ушах.

— Обед! — Огласило Чернуху, оставляя после себя глухое эхо.

Люди посрывались со своих мест, побросали и кирки, и тачки. Все кто мог бежать, побежали, а кто мог ползти, поползли к одной из стен. Там, незаметно для всех, у стены, уже успели поставить полые брёвна с едой. Музыкант последовал примеру остальных, не стал дожидаться, пока его еду съедят за него и ринулся к столу.

Увы, это были никакие не столы, а несколько брёвен, выполняющих роль вместилища и доверху наполненных помоями.

Тут же можно было отличить новичков от старших:

Люди, уже бывалые, охотно прильнули к тому, что называлось обедом. Те, что видели это в первый раз, пока ещё боролись с желанием поесть, но и проблеваться им тоже не хотелось. Правда, было бы чем блевать.

Спустя несколько мгновений, видя то, как остальные уплетают поданное блюдо за обе щеки, новички также уселись на колени у брёвен и начали есть. Павел был не исключением.

Едой это назвать не то что нельзя было, это даже мусором нельзя было назвать. Исключительно помои. А несло от них и машинными и человеческими отходами. Вбирая себя подобную пищу, многие с жадностью поглядывали на гору трупов, приваленную к одной из стен.

Музыкант пытался сдерживать рвотные позывы, чтобы съесть хоть что-то, но ничего не удавалось. Да и ел он, как и остальные, абсолютно голыми руками. Руками, на которых были тонны угольной пыли.

В очередной из желудочных спазмов Скрипач отстранился от бревна, прижал руку ко рту и пытался сдержать всё в себе. Судя по злым лицам охраны, пополнять силы им осталось недолго.

Павел решил, что долго он не выдержит, ему нужно сделать перерыв, а потому принялся оглядывать людей вокруг. Он искал того самого отца девочки, который разбирался в машинах. И, удивительно, этот отец оказался прямо напротив него, точно также сдерживаемый рвотные позывы и силой запихивающий в себя эту кашицу.

— Эй, мужик, — шепнул Павел. — Это ты, тот самый, что с дочерью недавно встречался?

— Ну, я, — неизвестный проглотил то, что успел взять в рот и перестал есть. — А что такое?

— В машинах разбираешься? — Спросил Музыкант.

— Разбираюсь, — он кивнул.

— Меня Пашей зовут, — представился Скрипач. — Я работаю на тачке и у меня есть план: я видел на Свалке Многонога и кучи запчастей. Если ты окажешься там, ты сможешь его починить, на нём нам удастся не только просто вырваться отсюда, но и дойти до Города.

Человек рядом, который услышал их разговор, презрительно хмыкнул, мол, ничего у вас путного не выйдет.

— А меня зовут Руперт, — представился механик, заинтересованно поглядывая на своего собеседника. — А как же я там окажусь? Просто пойду туда, сяду, и начну чинить?

— Нет, я придумал: ты притворишься мёртвым. Я на тачке заберу тебя и потащу к горе трупов, но по пути сверну и заброшу на Свалку. У тебя будет и время, и запчасти, ты, главное, сиди там тихо.

— Я могу помочь, — отозвался кто-то по левое плечо от Музыканта.

Павел обернулся, это был Борис. Тоже весьма исхудавший, но, что намного важнее, не потерявший старого азарта в глазах.

— Я могу помочь! — Повторил он громче.

— Да тише ты, — пшикнул Павел. — Больно ты нам нужен.

— А вот и нужен. Предлагаю забыть старые обиды, сейчас у нас одна общая цель — выбраться отсюда и накостылять Капитану. Вот под эгидой этой общей благой цели надо бы и объединиться.

— А больше ты ничего не хочешь? — Язвил Скрипач. — Нет, после того, что ты сделал с Марией, я с тобой брататься не буду. Иди к чёрту.

Обед подходил к концу.

Стража начала разгонять людей, оттаскивать брёвна. Кто-то из новичков не выдержал вкуса поданной заключённым пищи и показал всем содержимое своего желудка. За это пара охранников уже начинала отбивать ему почки.

— Хорошо, — сказал Руперт. — Мне плевать, кто будет у нас в команде, я хочу к семье. Пора приводить твой план в действие.

Руки не жали. Разошлись.

Павел работал, не спешил. Его глаза уже успели привыкнуть к темноте, он следил за Рупертом. Ждал, когда же тот подаст сигнал.

Недалеко от тех угольных куч, где работал сам Павел, орудовал киркой Борис. Кажется, он хмурился, злился, что его не взяли в команду, а потому и пыхтел пуще прежнего. Музыкант старался его не замечать, но не замечать того, как он глупо растрачивал свои силы было невозможно.

Спустя несколько минут, пока Паша ждал команды Руперта и не забывал поглядывать за Борисом, последний ударил породу ещё несколько раз, дёрнулся и осел к полу, точно прижатый потолком.

Скрипач выгрузил уголь из тачки, который уже успел набрать и поспешил к нему. Ещё немного и незадачливого работника заметят охранники и тогда ему несдобровать.

Павел прибежал к нему, сидящему на коленях, бессмысленно вперившему свой взгляд в пол. Музыкант рисковал — если Руперт сейчас свалится, и его подберёт другой тачечник, это может плохо кончится.

Парень взвалил тело Бориса на свою телегу поскорее, не пытаясь придать ему сил и вернуть к работе, подбежал к горе трупов и выкинул его тело у подножия.

— Полежи пока тут, — шикнул на него, ворочающегося, Паша. — Да тут лежи, говорят тебе, неугомонный.

— Спасибо, — он успокоился, прильнул к безжизненным телам, отдыхал. — Прости меня.

Павел ничего не ответил, поспешил на свою позицию, дальше следить за Рупертом. И вовремя. Тот как раз уже свалился.

Музыкант помчался к нему на всех порах, но так, чтобы охрана признала в нём усердного работника, а не отъевшегося помоями безумца. Он пришёл вовремя. Не без труда взвалил напарника на край тачки. Тот незаметно для всех свалился внутрь, приподнимая ноги, и шепнул что-то вроде «вези».

Павел повёз. Уже через пару десятков секунд они были на месте, у горы трупов. Он не стал оборачиваться и смотреть, следит ли за ним кто-нибудь из охраны — просто молча свернул к Свалке.

Музыкант был уже у самого входа, когда его окрикнул страж.

— Эй, Труповозка, — крикнул он ему в спину. — Ты куда трупа этого везёшь?

Пока он подходил к тачке с механиком, Павел успел пролистать в голове тысячи сценариев и тысячи оправданий, которые он только что придумал и уже был готов озвучить. Но он знал — не один из них не удовлетворит любопытства стражника, придётся сворачивать план, а Руперта, похоже, хоронить живьём.